«Там, где рождаются сорта пшеницы...»

Жизнь прожить – не поле перейти... Если хотя бы мысленно выложить в линию расстояния, пройденные по полям академиком Багратом Сандухадзе за его 90 лет, то смысл этой пословицы окажется не таким, каким был изначально. Но ничего страшного: она от этого станет только лучше, многограннее... К «наследственным» её качествам-смыслам добавятся «приобретённые». Это как в селекции – науке, практическому применению которой Баграт Исменович и посвятил свою жизнь...

 Колхоз – дело добровольное

...А увлечён он в детстве был литературой, философией. И сейчас с лёгкостью цитирует, например, Жан-Жака Руссо: «Жизнь длится лишь мгновение, и сама по себе она ничто. Ценность её зависит от того, что удалось сделать».

«Мгновение» для Баграта и его брата-близнеца, который родился на час раньше, началось в небольшом грузинском селе в 1931 году. Да, 90 лет назад! Но время, что бы там ни говорили представители точных наук, – величина непостоянная. Каждый следующий год сначала всё быстрее проходит, потом пробегает, а затем уже и пролетает. Но каждый же из этих прошедших-пролетевших годов многое даёт, многому учит человека, который любит и умеет думать, «любит мудрость». Переведите два последних слова на греческий, «философия» как раз и получится.

Думать, смотреть, сравнивать, искать... И понимать. Понимать, что всё в мире не делится исключительно на хорошее и плохое. Просто надо уметь это хорошее замечать и выделять, отбирать.

Например, слово «колхоз» сегодня имеет, пожалуй, исключительно негативные ассоциации. И тому, конечно, есть основания, но...

– В одиночку работать, в одиночку использовать технику – это перспектив не имеет, – говорит Баграт Исменович. – И когда началась коллективизация, мой отец пошёл в колхоз добровольно в первый же день. Пошёл, взяв с собой какой-то свой инвентарь... Туда вообще все брали кто что мог, потому что у колхоза вначале не было ничего.

Отец любил выходить на работу в пять часов утра, – продолжает он рассказ. – Село Орсантиа, где я родился, находится недалеко от Черноморского побережья, и летом после одиннадцати утра температура там поднимается выше 36 градусов, влажность воздуха большая, а потому и работать становится трудно. Отец вышел в тот день в пять утра и поработал честно. А кто-то другой пришёл уже только в девять, третий – в два часа дня... Может быть, они ещё не знали, как всё это будет в колхозе? Но вечером бригадир достал свои записи и объявил: «Трудодней всем поровну». Отец спросил: «Как – трудодней? Как поровну? Я в пять часов пришёл, а он в два часа!..» После этого в колхоз он не ходил четыре года...

В гостях у академика Сандухадзе гендиректор «Щёлково Агрохим» Салис Каракотов (слева) и директор департамента селекции и семеноводства «Щёлково Агрохим» Александр Прянишников (справа).

Но, как это в нашей стране бывало, да и сейчас бывает, «дело добровольное» в один прекрасный день становится «добровольно-принудительным». Так и коллективизация стала сплошной.

– Это уже пошла политика, – продолжает Баграт Исменович. – И отец снова пошёл в колхоз. Но я всё это рассказываю не для того, чтобы колхозы ругать. Первый принцип колхозного движения – товарищеская обработка земли. Сегодня во всём мире так работают. Только называется это уже не «колхоз», а «АО», «ООО», «агрохолдинг» и т. д. Но всё это было заложено ещё тогда, в Советском Союзе. Сегодня землю обрабатывают с помощью широкой техники, которую невозможно было бы применять, будь у каждого свой небольшой участок земли. Поэтому мне и не нравится, когда я слышу: «Эти колхозы... Кому они нужны?!..» Надо не просто критиковать, а использовать то хорошее, что в них было. Ругать старое проще всего. Проще всего говорить: «Всё было плохо». Труднее сделать так, чтобы стало лучше. То, что было при Советском Союзе, всё пытаются уничтожить, есть такие люди... А разве сегодня не получают многие работающие такие деньги, на которые не знают, как прожить? Разве сегодня все видят для себя будущее? Разве есть какая-то цель, какая-то идея, какая-то программа хорошая, чтобы людям хотелось работать ещё и на государство, а не только на собственный карман? Я этого, к сожалению, не вижу. Когда я родился и рос, идеология была «марксизм-ленинизм». Я, пока в школе учился, «Капитал» Маркса три раза прочитал. Его философию сегодня чаще всего ругают те, кто с ней не знаком, кто не читал. В те же годы люди знали, к чему стремиться, люди верили! И шли работать. Не для себя, а для колхоза, для общества, для страны...

Баграт Сандухадзе (второй слева) среди коллег-ученых

Сегодня в той же Америке науку на 70% финансируют частники. Там что-то изобретают, свои изобретения продают, а в итоге и сами живут хорошо, и государству польза. У нас же, к сожалению, всё по-другому. Частники в науку не вкладываются: то ли боятся, то ли не верят. Не вкладываются они и в селекцию, хотя эта отрасль занимает третье место по доходности в мире. Это не моё утверждение, это говорят люди, которые умеют считать...

«Что-то из него выйдет!..»

Говорят, времена не выбирают. Правильно говорят. Но в каждом времени, в каждой эпохе есть не только свои ужасы, недостатки, есть в них и рациональные зёрна. Эх, были бы в «селекции политэкономической» великие учёные, великие практики... Помните ли вы, как в перестройку мечтали взять всё лучшее, что было при социализме, и «скрестить» с «положительными признаками» капитализма?.. Получилось... то, что получилось. Но чтобы меньше ошибаться в будущем, нужно помнить прошлое. И то хорошее, что в нём было, и то, о чём, может быть, вспоминать не хочется...

– В деревнях никто калитки, двери не закрывал, – вспоминает Баграт Исменович, – ни внешнюю, ни внутри дома. Все они были открыты. Никому и в голову не приходило без приглашения зайти, что-то взять...

А следующую историю он рассказывает с улыбкой. Верить ей или не верить? Улыбаться или ужасаться? Что, без сомнения, надо, так это помнить, какое тогда было время...

– Я когда родился, был очень слабеньким даже по сравнению с братом-близнецом, а в семье ещё трое детей, тоже не очень больших. Время непростое, выживать и здоровым-то трудно, а тут... Посчитали, что я всё равно не выживу и решили меня не кормить... Прошёл день – меня не кормят, прошёл второй... На третий день отец вошёл, а я ему говорю: «Не дождётесь!» Отец – к маме: «Начинайте кормить! Что-то из него выйдет!..»

И началось детство. Обычное для тех времён детство. Не в кружки и студии ходили, а работать: отцу помогать, ухаживать за всем тем, что выращивали (это виноград, кукуруза, соя, фасоль, фундук, грецкие орехи...). В детских ручках маленькие мотыжки для прополки бывали не реже, чем у нынешних детей – смартфоны. Мотыжки эти отбивали-точили с вечера: забудешь – самому же хуже. Ну... будто аккумулятор забыл на зарядку поставить... А купаться-резвиться и ловить в горной реке Ингури рыбу – всё это днём, когда из-за жары невозможно работать.

Затем – школа. В трёх километрах от дома. На машине туда никто не подвезёт. Про школьные автобусы никто вообще не слышал. Пешком! С обувью тоже проблемы... Её шили себе сами из выделанных коровьих шкур. А дороги каменистые, такая обувь изнашивается быстро. Однажды отец купил калоши! «Калоши настоящие, красивые, блестящие» – помните такую детскую песенку? Такие не носить – ими любоваться надо! Вот и надевал он их только по праздникам.

Когда началась война, стало ещё труднее. Фронт приближался и, помимо сельскохозяйственных работ, приходилось строить ещё и оборонительные сооружения. Да и с продуктами становилось труднее: их отдавали для нужд армии. Стало не до учёбы...

– Мы бросили заниматься, в школу не пошли, – вспоминает Баграт Исменович. – Однажды утром, когда мы убирали около реки фундук, туда приехали мой дядя, который был председателем колхоза, и директор школы. Увидели нас и вызвали отца: «Почему они бросили школу? Мы ждём их там!» Поговорили и решили, что на следующий день учиться мы продолжим.

Почему я об этом вспоминаю? – продолжает он. – Потому что в тот момент особого желания ходить в школу, учиться у меня не было: и старший брат работал, да и обстановка такая... А потом к нам в школу из Тбилиси приехала по распределению преподавательница литературы. Как же она проводила уроки! Как знала предмет! Как говорила! Впечатление она производила очень сильное, такое, что я как будто проснулся! И преобразился. Ни одного урока больше не пропустил, стал много читать: и художественную литературу, и книги по философии. Я стал этим жить!

В 8-9 классах, если в колхозе проходило какое-то собрание, мероприятие, праздник, меня из школы туда направляли выступать. Потому что я вдруг научился молоть языком – говорить, выступать, хотя, конечно, поначалу и волновался: представляете, какая это ответственность!

Учительница эта вышла замуж за директора нашей школы, а со мной продолжала заниматься, давала мне книги: произведения Чавчавадзе, русских классиков. Я уже мог говорить сколько хочешь, потому что я этим жил, много читал, писал... И я уже задумывался о какой-то самостоятельности, потому что родители жили бедно, мне надо было искать работу, учёбу, перспективу... Что-то я должен был уже делать сам!

«Я русский бы выучил...»

– Когда я оканчивал школу, – продолжает рассказ Баграт Исменович, – уже понимал, видел, что без русского языка у меня ничего достойного не предвидится. Что делать? В первую очередь – хорошо изучить русский язык. Как это сделать? Я придумал! Решил, что надо пойти служить в армию. В центр России или на Дальний Восток – всё равно, куда пошлют. За два-три года службы, когда ты живёшь вместе с русскими, когда ты учишься на русском, этот язык ты просто не можешь не выучить! Если и не в совершенстве, то хотя бы сумеешь разговаривать на нём, понимать.

И что вы думаете? – смеётся он. – Сначала четыре месяца меня не брали. Я даже заявление написал! Наверное, я единственный грузин, который не боялся в армию идти, а просился туда сам. Как обрадовался мой брат-близнец, которому я, понимая, что сразу обоих нас не возьмут, сказал: «Давай я сначала!» Наконец, меня призывают и направляют... не в Россию, а в пригород Тбилиси, в танковое училище. Я говорю: «Что такое? Вы же мне обещали!..» Но... в армии не поспоришь.

Однако в училище оказались ребята и из России, и из Казахстана, и из Таджикистана... Это сегодня, после того как не стало Советского Союза, стали так много говорить про национальности. А ведь было время... Годы спустя, когда я уже работал в институте, где избирался и секретарём парткома, и членом месткома, я случайно прочитал, что, оказывается, у нас там – представители 17 народов. Я этого не знал, потому что для меня это не имело никакого значения. Для чего? Зачем я буду спрашивать у кого-то: «Какой вы национальности?» Вы человек, и судят каждого по его человеческим качествам: как он работает, как относится к обществу, к товарищам и т. д. Вот и всё!

Меня назначили механиком танка Т-34-85. Кроме того, я отлично стрелял по мишеням. И когда к нам кто-то приезжал с проверками или на учения, меня сразу сажали в танк, и я ни разу часть не подводил: выстрел – и фанерная модель в виде танка превращается в пыль.

Так отслужил я полтора года, полгода ещё оставалось, и вдруг утром, я ещё сплю, старшина хлопает меня по ногам: «Готовься, – говорит, – через два-три дня ты будешь свободным, поедешь домой, отслужил...» Оказывается, Булганин тогда приказ подписал, что полтора года достаточно. Они, мол, уже всё знают, зачем их держать? Пусть едут домой!

Я ехал домой с тремя мешками. Родные, наверное, думали, что это подарки... Открыли, а это всё книги.

Служба закончилась, что делать? Опять в колхоз идти? Я уже от этого устал, да и перспектив не видел. Решил поступать в Тбилисский университет. Что изучать? Конечно, литературу! Я был в себе уверен, думал, что прекрасно всё знаю, что хорошо всё напишу. Поступающих на этот факультет было 250 человек, а мест – 50 штук. Даже тех, кто сдал экзамены на все пятёрки, оказалось на сотню человек больше. Чем они потом занимались, я не знаю. А у меня случилась одна четвёрка... Я взял рюкзак и поехал домой.

По дороге вспомнил, что некоторые мои одноклассники поступили в Диди-Джихаишский сельхозтехникум в Самтредиа. Я видел, знал, что техникум этот был очень хорошим, а директор там прекрасный организатор, очень знающий человек. «Дай, – думаю, – заеду туда, посмотрю, как они там живут, чем занимаются». Тем более что это по пути: от моей деревни километрах в семидесяти на восток. Заехал, и один мой товарищ мне говорит: «Я тебя хочу с директором познакомить». Он знал, что у меня очень хорошие оценки. Я отвечаю: «Ну, давай познакомлюсь. Просто так». Директор со мной побеседовал и говорит: «Если хочешь, я могу тебя взять прямо сейчас, – а это было где-то в начале января. – За первый семестр я с тебя не буду ничего требовать, никаких экзаменов, а вот за следующие ты должен будешь уже всё сдавать». В итоге он меня уговорил. Я заехал домой, взял вещи и – в техникум.

И что вы думаете? «Политэкономия»? Я всё знаю! В армии этому специально отводили время, читали лекции, выдавали литературу и т. д. «Механизация»? Да, я же механик-водитель танка: двигатель, принцип работы – всё хорошо знаю! Я преподавателю сам могу лучше объяснить... «Экономика»? Тоже для меня не проблема. Я сказал директору, что могу и хочу экзамены сдать. Пусть на тройку или четвёрку, но сдать! В итоге – одни пятёрки. А спустя время я и техникум окончил с отличием. Благодаря этому для поступления в Тимирязевскую сельхозакадемию мне было достаточно сдать всего один экзамен...

На первых курсах мне было немножко трудно, всё-таки русский язык я знал недостаточно, но в итоге всё получилось. Помню, после третьего курса четыре экзамена – по генетике, селекции, политэкономии, экономике – сдал в один день. Последний преподаватель, ставя уже оценку в зачётку, меня «поймал»: «Ты что, сегодня уже три экзамена сдавал?» – «Да». – «Если б я знал, я б у тебя не принял...»

Окончив Тимирязевку, я вернулся в Грузию: директор техникума пригласил меня читать лекции по растениеводству, а заодно руководить опытным хозяйством. К тому времени у меня уже была жена, Инна Васильевна, в библиотеке работала. Через какое-то время она начала болеть, показалась врачу, и тот сказал, что ей не подходит местный климат с его высокой температурой и влажностью и что лучше нам переехать куда-нибудь в среднюю полосу России. Тогда я и позвонил в «Немчиновку», в НИИСХ центральных районов Нечернозёмной зоны, как назывался тогда наш институт, в котором я до этого, обучаясь в Тимирязевке, два раза бывал на экскурсии и знал уже, чем они занимаются. Я сказал, что готов работать на любой должности, при любой зарплате. Мне ответили: «Хорошо, приезжай!..»

«Открываешь калитку – продовольственная пшеница растёт...»

Озимой пшеницей Баграт Сандухадзе «живёт» с 1969 года. До этого ему пришлось и рожью заниматься, и яровой пшеницей, но озимая... Он рассказывает об этой культуре, об этапах своей многолетней работы с ней с такой любовью, с таким азартом, что если этот «производственный роман» изложить на бумаге, то, уверен, его с интересом прочтут даже люди, далёкие от сельского хозяйства. Потому что в истории этой есть всё: и неожиданные «повороты сюжета», и последовательность различных проблем, которые в итоге – не без огромного труда, но и не без удачи и даже не без интриг – решаются! А уж результат этих исследований!.. В нашей подмосковной нечернозёмной, «неперспективной» и неблагоприятной по погодным условиям климатической полосе озимая пшеница даёт такие результаты, которым могут позавидовать не только российские территории, на которых «палку в землю воткни – она даст урожай», но и зарубежные сельхозпроизводители с их современнейшими технологиями.

Озимая пшеница Московская 40

Селекция позволила сделать пшеницу более устойчивой к полеганию, увеличить её урожайность и качество. Было время, когда в этих широтах выращивали лишь фуражное зерно с низким процентом белка и клейковины, зерно, из которого хорошего хлеба не испечёшь.

– Помню, в Ставрополе выступил я на совещании, – вспоминает Баграт Исменович, – рассказал о своих идеях, а мне в ответ: «Зачем вам это всё? Ваша зона – животноводческая, фураж и т. д. А продовольственную пшеницу мы вам в Москву привезём». Спорить я с ними, конечно, не стал. Не был я ещё ни членкором, ни академиком. Я ушёл и просто начал эту работу. Сегодня же уже доказано на практике: наша климатическая зона лучшая в нашей стране. Да и не только в нашей. Самое лучшее продовольственное зерно выращивают сейчас здесь, в этом регионе, в Подмосковье. И в целом – в нечернозёмной зоне. И у нас есть сорт, сочетающий высокую урожайность с высоким качеством. Этот сорт заинтересовал селекционера из Германии, тот ко мне приехал, а потом помог передать этот сорт на международные сортоиспытания в Канаду. Отзывы оттуда пришли превосходные! Этот сорт признали лучшим по сочетанию урожая и качества. Но я в Канаду не поехал, поехали чиновники, это ж их сорт, не мой...

Так что не надо нам больше ниоткуда возить пшеницу: ни из Ставрополья, ни из Казахстана. Одна дорога во сколько обойдётся... А у нас всё Подмосковье рядом: открываешь калитку – продовольственная пшеница растёт...

Тут я впервые решил поспорить: «А много ли, – спрашиваю, – полей-то осталось в Подмосковье?» Растут коттеджные посёлки да многоэтажные кварталы. Для тех, кто съезжается поближе к богатой столице со всех регионов российских.

Баграт Сандухадзе (слева) и Салис Каракотов на конференции в ООО «Дубовицкое», Орловская область

– Сегодня в Подмосковье засеяно около ста тысяч гектаров. Я говорю, что можно эти площади увеличить ещё на 150-200 тыс. га. Ведь в Подмосковье многие поля не обрабатываются, техники нет. Это беда... В прошлом году мы практически без комбайна здесь всё убирали. Ты спросишь: «Как это без комбайна?» А так: он три дня работает, два дня ремонтируется. А у нас семь лабораторий, восемь культур. Кроме того, семена надо очищать, нужны завод, сортировка, сушка, ведь у нас в это время идут дожди. Много ещё чего нужно, но ни одно, наверное, хозяйство в Московской области полным комплектом необходимого не обладает. Вот сейчас Салис Каракотов организовал зерноочистительный пункт, там можно теперь очень много хорошего сделать, потому что есть условия.

В России земли много, – продолжает Баграт Исменович, – ни в одной стране столько нет. Огромные массивы, огромные чернозёмы. Если её грамотно использовать, я подсчитал, у нас примерно на 40% себестоимость зерна будет ниже, чем за рубежом. На сорок! Вы представляете, что будет, если мы нормально станем относиться к растениеводству, к сельскому хозяйству? Кто кого будет пугать санкциями? Запад нас или мы его? Мы такие санкции устроим, что ни один фермер – ни в Америке, ни во Франции, ни в Германии, ни в Англии – ничего не продаст. Потому что у них качества нет и нет такого огромного количества земли. Наше зерно и сейчас уже востребовано, а через 10-20 лет Россия может и должна осилить рубеж в 300-350 млн тонн. Половину всего мирового зерна можно производить здесь!

Но для этого нужно не только урожайность повышать. Повторюсь: нужна техника.

Там, где у нас работают 3-4 трактора, в Германии – 60 тракторов! В большинстве других стран – 28-30 тракторов на тысячу гектаров посевов. Поэтому мы и сеем не вовремя. Не хватает того, не хватает этого... Потому я и не склонен к тому, чтобы мы увеличили посевные площади. Пока...

И ещё – деревни надо восстанавливать, потому что какая Россия без деревни?! Сейчас я вижу, что в последнее время немножко в этом отношении уже начали хотя бы говорить...

Еще раз про любовь...

У кого ещё и попросить совета, как не у мудрого человека. Думаю, что вопрос, который я задал Баграту Исменовичу, волновал и волнует многих: «Очень часто встречаешься с людьми, которые любили и любят одно, а заниматься в жизни им приходится совсем другим, потому что любимое дело не приносит достаточных для жизни денег. А дело нелюбимое доход приносит, но нет радости... Что выбрать?»

– У меня на это есть очень простой ответ: ты должен идти туда, заниматься тем, что тебе легко даётся. У меня есть брат-близнец, он математик. Я же до сих пор не знаю, что такое игрек-икс... Я любил и люблю литературу, историю, философию, но... Я вырос в деревне, где приходится что-то выращивать, кого-то кормить и т. д. А потом в моей жизни появилась селекция. И я полюбил её не меньше, чем литературу. У меня сейчас 500 тысяч растений в поле. Там, где рождаются новые сорта пшеницы. И я могу с ними находиться всё время, хоть 24 часа в сутки, был бы только световой день... А ведь мне и дома тоже надо бывать, иначе родные могут спросить: «Где ты шляешься?..»

Без селекции я сейчас уже не могу. Сколько лет живу и ни разу в отпуске не был. Только на бумаге: оформил отпуск и... снова на работу, снова или здесь сижу, или в поле хожу. Не могу без пшеницы. Я должен два, четыре, пять часов бывать в поле. С того момента, когда сходит снег, и до уборки. Я привык по фенотипу отбирать генотип. В нашем деле пока этому не научишься, не будет тебе ничего.

И всё же... Если твоё дело тебе не нравится, если ты ходишь каждый день на работу только для того, чтобы деньги получить, продукты купить или ещё что-то... Это уже не жизнь!

Когда я сейчас хожу по полям и вижу, какой стала пшеница, над которой я работал, – это такое счастье! Такое вдохновение! Мне не до врачей! Я недавно что-то такое почувствовал... К тому же наслушался про сосуды, про необходимость шунтирования и т. д. И поехал я в кардиологический центр имени Бакулева. Там меня посмотрели: «Баграт Исменович, да тебе будто 20 лет! Так сосуды работают». Я так обрадовался! А ведь думал, что меня тоже будут шунтировать.

Поэтому... Я считаю, что человек должен жить творческой жизнью! Знаменитый советский учёный, селекционер Павел Пантелеймонович Лукьяненко говорил, что селекция – это не только наука, но в определённой мере и искусство. И успехи в ней немыслимы без творческой мысли, без вдохновения, без любви к делу. Он отдал всё пшенице.

И я тоже отдал пшенице всё...

 

Алексей Сокольский

23.04.2021 0